tak_the_ape

Давным-давно, в стране, которой больше нет на карте, жил не очень общительный мальчик, который очень любил фантастику...
Тут мне придется прерваться, чтобы объяснить то, что я понял вот прямо сейчас. Все фантастические книги, которые я когда-либо прочел, каким-то странным образом делятся у меня в голове на "те, которые про настоящее", и "те, которые про выдуманное". Критерий классификации плохо формулируется - скорее всего, это моя способность поверить в тех людей (и их общество), которые встают с книжных страниц. По этому признаку книги, например, Ефремова и Беляева, при всей моей к ним любви, попадают у меня в "выдуманное" - к Питеру Пэну, Громозеке Кира Булычева и "Утопии" Томаса Мора; туда же уходит часть (кажется, меньшая, но я не считал) книг "Полдня" Стругацких. А нарочито сказочный "Последний единорог" Бигля воспринимается, напротив, как "настоящее". (Специально для: Толкин из этой классификации вообще исключается, для меня это не фантастика, а эпос - и я дергаюсь всякий раз, когда JRRT относят к фантастике, хотя и понимаю, что дергаться нелепо).
Все это отступление понадобилось мне для того, чтобы объяснить, почему в ответ на вопрос:"Какую фантастику ты читал в детстве?" в первую очередь вспоминаются три имени: Желязны, Хайнлайн и Гаррисон. Их персонажи - почему-то - были для меня реальны и выпуклы.
Но если Желязны был и остается для меня идеалом писателя, которым можно восхищаться снова и снова; если Хайнлайн для того книжного мальчика начала девяностых был автором "про космос, войну и ракеты" (его сложные вещи, вроде "Луны" и "Чужого", попались мне гораздо позже) - то Гаррисон очаровал этого пацана разнообразием: одновременно простотой и глубиной, юмором и серьезностью - при каком-то особом, почти панибратски приятельском отношении к читателю.
Именно Гаррисон помог мне сохранить вкус к чтению для собственного удовольствия (а не ради Глубоких Раздумий или Выставления Оценки).
Именно Гаррисон показал мне, что простая, иногда даже схематичная и картонная фабула не мешает ставить серьезные вопросы - и одновременно описывать "страшные опасности и ужасные приключения". А благодаря трилогии о Язоне дин Альте я впервые понял, в чем разница между моделью-упрощением и реальностью, и зачем вообще нужны модели.
Именно Гаррисон с его "Фантастической сагой" и "Биллом, героем Галактики" сохранил мне вкус к обыденному юмору, показав, что обыденный - еще не значит глупый или пошлый.
А еще Гарри Гаррисон помог мне ощутить - а позже, с помощью образов из чудесного рассказа Желязны, и сформулировать - следующее правило: книга - это вершина, которую автор взял в один из моментов своей жизни, и однажды она может оказаться больше автора. Потому что люди меняются, а взятые ими вершины остаются стоять. И пусть автор пишет не только гениальные книги - глупо судить его по посредственным. Любому альпинисту нужна тренировка на малых высотах.
Я не знаю, будет ли мой сын читать книги Гарри Гаррисона. Но если будет - я порадуюсь.
Henry Maxwell Dempsey. Aka Harry Harrison.
RIP.
Спасибо, мастер.

При попытке создать запись в ЖЖ выдает кусок кода страницы, задумывается и сообщает об ошибке.
Так что попробую тут. Ничего важного, просто флешмоб. От Рыжика.
Мне выдали букву "П", а я должен предъявить любимый фильм, любимую книгу и любимое слово на эту букву. (Поскольку я зануда, то решил рассматривать только отечественные фильмы и книги - переводы названий бывают разные, а в названиях, к примеру, на английском точно нет буквы "П". Но если кто хочет присоединиться к флэшмобу, это не обязательно).
1. Фильм.
Сначала я вспомнил из понравившихся отечественных фильмов на букву "П" только недавний "Поп". Фильм хороший, но на "любимый" для меня все же не тянет. Поэтому я уже было решил, что занудствовать не стоит, и начал выбирать между "Полетом ворона" Храфна Гунлауссона, "Правилами съема" с Уиллом Смитом и "Пиратами Карибского моря". Но тут вспомнил щемящий и честный фильм Машкова "Папа". Его и выбрал.

2. Книга.
Ну, в этой номинации "Понедельник начинается в субботу" Стругацких выиграл чисто, без скидок отечественному производителю :)
Полагаю, книгу лучше представить цитатой, чем картинкой, так что сетевым дискуссиям посвящается :)

-- Начнем с того, -- с холодным презрением говорил Кристобаль
Хозевич, -- что ваш, простите, "Родильный Дом" находится в точности под
моими лабораториями. Вы уже устроили один взрыв, и в результате я в
течение десяти минут был вынужден ждать, пока в моем кабинете вставят
вылетевшие стекла. Я сильно подозреваю, что аргументы более общего
характера вы во внимание не примете, и потому исхожу из чисто
эгоистических соображений...
-- Это, дорогой, мое дело, чем я у себя занимаюсь, -- отвечал
Выбегалло фальцетом. -- Я до вашего этажа не касаюсь, хотя вот у вас в
последнее время бесперечь течет живая вода. Она у меня весь потолок
замочила, и клопы от нее заводятся. Но я вашего этажа не касаюсь, а вы
не касайтесь моего.
-- Г-голубчик, -- пророкотал Федор Симеонович, -- Амвросий
Амбруазович! Н-надо же принять во внимание возможные осложнения...
В-ведь никто же не занимается, скажем, д-драконом в здании, х-хотя есть
и огнеупоры, и...
-- У меня не дракон, у меня счастливый человек! Исполин духа!
Как-то странно вы рассуждаете, товарищ Киврин, странные у вас аналогии,
чужие! Модель идеального человека и какой-то внеклассовый огнедышащий
дракон!..
-- Г-голубчик, да дело же не в том, ч-что он внеклассовый, а в том,
ч-что он пожар может устроить...
-- Вот, опять! Идеальный человек может устроить пожар! Не подумали
вы, товарищ Федор Симеонович!
-- Я г-говорю о драконе...
-- А я говорю о вашей неправильной установке! Вы стираете, Федор
Симеонович! Вы всячески замазываете! Мы, конечно, стираем
противоречия... между умственным и физическим... между городом и
деревней... между мужчиной и женщиной, наконец... Но замазывать пропасть
мы вам не позволим, Федор Симеонович!
-- К-какую пропасть? Что за ч-чертовщина, Р-роман, в конце
концов?.. Вы же ему при мне об-объясняли! Я г-говорю, Амвросий
Амб-бруазович, что ваш эксперимент оп-пасен, понимаете?.. Г-город можно
повредить, п-понимаете?
-- Я-то все понимаю. Я-то не позволю идеальному человеку
вылупляться среди чистого поля на ветру!
-- Амвросий Амбруазович, -- сказал Роман, -- я могу еще раз
повторить свою аргументацию. Эксперимент опасен потому...
-- Вот я, Роман Петрович, давно на вас смотрю и никак не могу
понять, как вы можете применять такие выражения к человеку-идеалу.
Идеальный человек ему, видите ли, опасен!
Тут Роман, видимо по молодости лет, потерял терпение.
-- Да не идеальный человек! -- заорал он. -- А ваш
гений-потребитель!
Воцарилось зловещее молчание.
-- Как вы сказали? -- страшным голосом осведомился Выбегалло. --
Повторите. Как вы назвали идеального человека?
-- Й-янус Полуэктович, -- сказал Федор Симеонович, -- так, друг
мой, нельзя все-таки...
-- Нельзя! -- воскликнул Выбегалло. -- Правильно, товарищ Киврин,
нельзя! Мы имеем эксперимент международно-научного звучания!

3. Слово.
Между экспрессивным, но нецензурным вариантом слова "Песец" и оптимистичным "Поехали!" выбор пал на последнее. А то еще поймут неправильно.
Хуг! Доклад закончен.